В полночной этой духоте
Стекало за раскрытый ворот
Твоё молчание. И тем
Июньский наполняло город.

Тебя уже клонило в сон,
Хранимую семью ветрами.
Я заговаривал песок,
Осевший на оконной раме,

Я клялся ночью оборвать
Шиповник, что расцвёл за домом,
Луной светились рукава,
А сон тонул в раскатах грома.

Была беззвёздна и душна
Ночь под завесой покрывала.
Но я не открывал окна,
А ты - себя не открывала.

---

Дорогой Францик, каждый раз, когда ты снова решишь, что пора начать выносить ей мозг, перечитай эту запись:

НЕ ВЫНОСИ ЕГО, ПАРЕНЬ, ОНА ХОРОШАЯ.

---

Нарцисс

Зачем твоя пыльца не жадных пчёл манит,
Но мой смущает сон, когда рассвет роняет
Упрямые лучи предгрозового мая
На стены и углы, озябшие в тени?

И в дар моим рукам прозрачный вязкий сок
Со срезанных стеблей стекает, стекленея.
Трепещут лепестки - не выдумать белее
Под ветром из обид и тихих голосов.

Химеры и огни горящий ум родит,
На запах, точно зверь, иду. И впереди
Согласья не сыскать, что мне опорой служит.

Но дрожь свою смири - не выдумать причин
Для сдержанного "Нет". В опаловой в ночи
Шесть белых лепестков падут на грудь. Но чью же?

---

Проспала работу. Разбудили меня в 10-45, а потом велели оставаться дома за предыдущие заслуги перед Отечеством. И вот как бы дали тебе выходной - сиди и пиши, дорогой, не рефлексируй уже. Но нет - мучаюсь и стыжусь как умею!..

Зато какие сны, Господи!

Ввязалась в теологический диспут, не понимая в теологии ничего, наехала на клерикалов, украла меч и пошла по коридорам. По коридорам бродила долго, мечом размахивала показушно, в итоге совесть решила возвернуть украденное - иду возвращать. Там меня встречает человек горных кровей, у которого был украден меч. Говорит: мы ворвались в дом этого человека в шесть утра, нарушили его покой, бла-бла, поэтому он поступил образцово, что украл меч, а значит, я готов отдать ему в жёны любую из дочерей. Я вдруг оказываюсь в тоге, которая едва прикрывает верхнюю часть тела. Он показывает прямо, где сидят женщины, способные возжелать во мне мужчину, потом налево, где сидят женщины, способные полюбить во мне женщину (они в лиловых платьях). Когда я поворачиваюсь ко всем, моя чудесная тога начинает распахиваться, я прикрываюсь, а потом становлюсь жутко гордой и делаю вид, что так и надо. Сначала женщины меня игнорируют, потом выходят ко мне, всего же их около десяти. Я решаю, что я на ролевой, поэтому должен вести себя в соответствии с образом своего героя, а значит, выбирать надо не самую красивую, а ту, которая скажет, что родит мне сына (привет, Пушкин!). Подхожу и у каждой спрашиваю: "Что ты на самом деле хочешь от меня? Отвечай быстро и не задумываясь". Одна малопривлекательная женщина отвечает, что грузина. Думаю, что пора меня принцип, в итоге выбираю самую красивую, всё равно ж игра.
В итоге самая красивая оказывается известной актрисой, которая потом даже пытается меня целовать. Отец и мать на вопрос о девице в зелёном платье отвечают каждый по-разному разлитым абсентом, который подносят мне один в виде шота, другая разбавленным и в гранёном стакане.

---

Думаю, что я навсегда запомню, как она задрожала вчера. Как в дурацких романах - она убирала свёрнутый лист дрожащей рукой, а мне было так радостно и совестно одновременно.
"...Как защитить от пуль детей твоих, о июль, в беспечной твоей синеве?"

---

Коль сил твоих приблизился предел,
И разум возопил о чувстве меры -
Спасай себя. Кто успевает первым
Укрыться, тот надеяться не смел.

Закрался бес в четвёртую строку:
Надежда — не ко времени и месту.
Как больно угадать по полужесту:
Под этот камень воды не текут.

Как лунный луч, застывший на земле,
Безжалостно твой остывает след
На пальцах — тоньше стебелька нарцисса.

Прошу, не жди холодного утра
И дай ответ на нежность или брань.
Ты, тот, кого люблю любовью Лиса.

---

Завладевший сознанием вирус, она контролирует прежде всего чувственно-эмоциональную сферу (отсюда — всё поведенческое). Вирусы должны множиться, но количество проглоченного Вами аспирина свидетельствует о стойкости и непоколебимости: у Вас не было против неё естественного иммунитета, но Вы целиком компенсировали эту пугающую недостачу благодаря белой кисло-горькой армии.
Она устойчива и сносит практически всё. Моё же фармакологическое подавление словно только ограничивает её свободу передвижения, оставляя (гуманность!) наматывать круги в заточённом пространстве, создающем иллюзорную плёнку на хрусталиках.
И разбиться бы о суровость настоящей жизни, о лакуны, которые она, держащая меня за плечи, всё же допускает — но нет! Вкус, запах, несопротивляемость материала слишком уж схожи с воображаемыми. Невозможно сбежать в жизнь — она ещё лучше.
Та весна и то лето ещё заставали Вас в своих ловушках — я до сих пор помню интонацию, с которой Вы говорили о том, как падаете в бездну. И до сих пор лечу туда же, когда вспоминаю фразу, сказанную перед. Но теперь Вы неуязвимы. Что осталось Вам, о несправедливо задетая? Тянущая ответственность и что-то, похожее на привычку.

---

Всё, что я делала в жизни, кажется ошибочным. Любое принятое решение (кроме, пожалуй, помощи в пристройстве кошки и иной благотворительности) было лишённым хоть какого-то смысла. Какой смысл клеить обои на стену, если я всё равно уеду отсюда? Какой смысл отстаивать свои права, если в итоге мне придётся соглашаться и соглашаться на просто приемлемое? Лицемерие квазисамоубийцы: писать о том, что жизнь стала невыносимой, но бояться выпить пива после суток от принятых 0,125 амитриптилина.
Я боюсь не чувствовать больше, чем чувствовать. Я ощущаю бесчувствие сильнее, чем чувство. Мне поднадоел мой предсказуемый стиль и не менее предсказуемая антонимия.
Я могла из боли сотворить хорошее стихотворение. Теперь я пишу полутерапевтические прозаические тексты, лишённые какой-либо структуры.
Я понимаю, когда наркоман просит о дозе, но я не могу понять, когда он просит о желании дозы.

---

Подумалось вот ещё: жизнь на АД - как жизнь в презервативе: по уши в безопасности.
Хочешь написать о том, как птички классно поют и солнышко светит, а не можешь: тебе похер. Ты ровный, как линейка и бесчувственный, как папка с документами.

---

Сегодня во сне я должна была убить человека. Человек тот был плохой, наделавший много зла и бед другим людям. Но это казалось почти невозможным. Я была должником какого-то японского мафиози, поэтому он меня к убийству принуждал. Привёз мне катану. Красивую, зараза, катану, а ещё дал понять, что если я того человека не грохну - грохнут меня. Было много красного и белого. Ездила на небесно-прекрасных лифтах, пыталась говорить с директором института, но ярче всего - невероятное чувство - я не могу убить. И тут ответом - потому что это грех! Меня в Рай не возьмут тогда. И начинается жёсткая рефлексия на тему того, какой я и без того грешник, верю ли я и т.д....
На заднем фоне мелькает знание о том, что жертва моя предполагаемая - мастер ниндзюцу, что он подобных мне рубил пачками, но не это страшно, страшно, что Господь от меня отвернётся - поэтому я не могу убить, ААААААААА!
Хожу себе с красивой катаной (она была похожа на арабский меч, если честно) и интроецирую.


Проснулась ночью счастливая.

---

А через несколько часов мне пишет главред какого-то нового журнала с предложением печататься.
Но бесплатный сыр, как мы понимаем...

---

Ладно, да, я загрустил, потому что мне отказали в публикации. Не вижу смысла спрашивать, почему, так как автор проекта в письме к недоброжелателям утверждает, что о критериях спрашивают только те, кто пишет бездарную галиматью. А все остальные - талантливые ромашки.
Бездарную галиматью, сука.

---

Синдром отмены - жуткая вещь, ребята.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сейчас за окном запускают фейерверки. И это так правильно, потому что - auslaender.diary.ru/p203582931.htm

С новым годом.

---

Сегодня ночью я по пояс вышла из тела. Раньше получалось усилием воли и только на правую кисть.
Сначала было очень страшно, мне казалось, что я ударюсь о книжную полку, спасали только протянутые вперёд руки, пришлось остановить себя и вернуться. Потом так же произошло второй раз, но контроля было больше.
Я не наркоман, мне не снилось, это всё правда.

---

Нас оставляет зимнее похмелье,
И этот год стремится к рубежу.
Когда пройдёт последняя неделя,
Я об одном тебе не расскажу:

Как я глядел в угаданные окна,
Стараясь слиться с сонной тишиной,
Как видящий всё это не помог нам,
Как жизнь держалась выдумкой одной.

Отдавши всё, я ничего не отдал -
Страшны и нелегки мои дары:
Свеча в окне, тревога, зов природный,
Наборы прав и правил без игры.

Держу тебя сильней любых сплетений,
Но милость неизвестна палачу.
Я - не смотри! - уткнусь в твои колени
И, видит Бог, навеки замолчу.

---

В память о днях до Рая,
О светоносном Фебе,
Светится и сгорает
Солнце на ясном небе.

И колесница снова
Катится - не остынет.
Не возвратится слово
И обещанье сыну.

Нам не сыскать порога,
Где омывают реки
Телом и кровью - бога,
Чувствами - человека.

---

Быть мудрым - это понять, что нет смысла доказывать мудаку, что он мудак, а ещё - что он безграмотный мудак.
Но я не мудрый, как вы уже поняли.

---

Мне снилось, что я достаю из-под стекла музейной тумбы веер времён фашистской Германии, который позже оборачивается полупрозрачным белым платьем. Позже хожу с Настей, которая оборачивается аспиранткой Поспеловой. На саму Поспелову (которая должна быть в Брно, а не в Архангельске) смотрю через отверстие в стене. Она выглядит, как подруга той, с которой дружит аспирантка Поспеловой. ДОМ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ, блин.